Голос вампира дрогнул. Лора подалась вперед.
- Она сорвалась. Знаешь, как плохо человек соображает, когда вокруг разворачивается что-то из ряда вон? Все словно во сне, а не наяву, словно под водой – плавно и размеренно. А у тебя паралич и максимум, на что ты способен – созерцать непоправимое. Секунду длилось безмятежье, а уже через мгновение у Эстебана в горле торчал нож, вогнанный по самую рукоятку. Струи крови фонтанировали во все стороны с ужасающим напором, некоторые капли достали даже до меня и окропили мое лицо. Предсмертный хрип Эсте заглушил дикий визг взбесившейся Люсинды Эллиот.
- Сучья дочка! - Взревел Роджер, вскакивая с кресла. И тут же сел в него обратно, с ножом в груди. У этой твари в кармане передника было их несколько.
Бобби прыгнул к ней. Люсинда, не опешив, выдернула нож из горла Эстебана и бросилась на Боба. Я, будто ужаленный, подпрыгнул и вцепился мертвой хваткой за воротник девчонки, рывком отбросил назад, пинком ноги послал на пол. А когда обернулся к Бобби, то обнаружил его лежащим на ковре. Он держался за деревянную рукоять ножа. Лезвие было в его животе. Кровь намочила белую рубашку и струей сбегала от пупка вниз. Визг за спиной заставил меня крутануться волчком на 180 градусов. Люсинда неслась на меня, ошалевшая от ярости, вооружившись миниатюрной каминной кочергой, искривленной на конце. Без особого труда на замахе я плавно завел кисть этой бестии в противоположную направлению разгона сторону и конфисковал кочергу не особо стараясь. Споткнувшись, Люсинда рухнула на пол, разбив всмятку нос. Развернул ее лицом вверх. Она даже не сопротивлялась. Захлебывалась кровью, невнятно бормотала что-то, но не сопротивлялась. Первым ударом я лишил ее возможности произносить слова. Металлическая кочерга с треском (такой можно услышать, запихав грецкий орех в орехокол) врезалась в кость и нижняя челюсть безнадежно съехала набок. Вторым я проломил ей череп.
Я опустился рядом с Бобби на колени.
- Убери руки, друг, - попросил я едва слышно. - Я выну эту штуку из тебя.
Он очень боялся. Никогда не забуду его дрожи, блестящей испарины на лбу, прерывистого дыхания и конвульсивных подергиваний тазом. Ему было больно, по-настоящему больно.
- Мне все. – Пролепетал он тогда.
- Приятель, ты будешь жить. Не сдавайся, борись. Я не собираюсь сообщать твоему отцу о твоей кончине, понял? Ни письменно, ни лично, ни публично.
Бобби хмыкнул, алый ручеек вырвался изо рта и его стремнина мигом проложила себе русло по щеке прямиков в ухо.
- Нет, брат, не в этот раз. Мы прокололись, брат. Мы проко…
А потом он умер. Бесшумно и смиренно. Нижняя часть тела прекратила биться в судорогах, глаза закатились и превратились в сплошные белки. Он перестал дышать. Я долго стоял над ним, ошеломленный. Лишиться троих друзей в один день – есть от чего свихнуться.
Из оцепенения меня вывели пронзительные крики. Первая мысль – неужели эта дрянь Люсинда воскресла? Но нет, источник шума находился наверху. Дикий, необузданный, нечеловеческий вой, грохот переворачиваемой мебели, топот. Вместе со звоном чего-то стеклянного, рассыпавшегося вдребезги, я, на негнущихся ногах стал подниматься по скрипучим ступеням на второй этаж. Затем на третий. Сильнее всего гремела какофония на четвертом этаже. Я повернул налево, по длинному коридору, отделанному панелями из красного дерева. За одной из дубовых дверей творилось нечто, более походящее на войну. Кто-то бороздил комнату вдоль и поперек, разрушая все, что попадалось на пути, и умолял оставить в покое, оставить в покое, оставить в покое.
Джессика. Определенно, это именно она исступленно орет. Утвердившись в своей гипотезе, я подергал серебряную ручку – заперто. Я вышиб дверь ногой и ворвался внутрь. Зрелище, открывшееся моему взору, с трудом укладывается в голове. Даже сейчас.
В тесной спаленке стоял жуткий смрад, едкий и гнусный. Заключенному в гадком узилище человеку явно не давали мыться и порой забывали выводить по нужде.
Костлявая, пышноволосая девочка с широко распахнутыми голубыми глазами и длинными ресницами, при моем эффектном появлении затравленно юркнула в угол. Следом за ней в тот же угол стремглав промчалось жемчужное приведение ее папочки. Прозрачную физиономию искажала сумасшедшая гримаса, жилистые руки были вытянуты вперед.
- Это ты меня убила, малолетняя тварь! – Сыпал обвинениями Брэндон Эллиот. - Ты убила собственного отца, змея! Потаскуха! Предательница! Я родил тебя, вырастил, дал воспитание, а ты безжалостно отравила меня тем яблочным пудингом!
Джессика визжала так, что казалось вот-вот полопаются окна. Складывалось впечатление, что она делает так нарочно, только бы не слышать уничижающих упреков отца.
- Странный вкус, что еще за странный вкус? С корицей она переборщила! Странный вкус, был странный вкус!